Почему доброта киприотов спасает мир

Всем киприотам и прекрасному острову посвящается!

Киприотов от прочих людей отличает тотальное неумение передвигаться пешком.

Например, выйти за хлебом у них означает — сходить на стоянку, затем от стоянки проехать до магазина, в магазине взять хлеб, доехать обратно до стоянки и от стоянки вернуться домой. На всё про всё уходит туча времени и это при том, что магазин от дома находится в 30 метрах, а стоянка в 100! Возможно, таким образом, киприот как бы демонстрирует, что он достаточно состоятельный и на бензин (весьма недешёвый, кстати) ему решительно плевать.

Как бы там ни было всякий островитянин рождается не в рубашке, а в машине, которая растёт и развивается вместе с ним как неотъемлемая органическая часть. То, что автомобиль для киприота не просто средство передвижения, а средство передвижения единственное возможное, я имел счастье убедиться, когда вдруг и совершенно внезапно решил приобрести себе письменный стол.

Стоял погожий январский летний день.

Я зашёл в обычный кипрский магазин на центральной улице. В таких одновременно продают рояли, булавки, компьютеры, пиво и кошачьи наполнители. Столы, разумеется, тоже наличествовали.

Приветливые продавцы — два дядьки под полтинник — сразу стали расспрашивать меня, чего я изволю. Я изволил посмотреть всех — нет, не остальных дядек, а столы, которых в ассортименте было аж два: из них один уже проданный, а другой красивый. «Тхырти сыкс!» — с улыбкой бросил один из дядек и постучал по благородной тверди из натурального ДСП ценных пород.

В переводе с кипрского английского это означало 36. Надо сказать, что киприоты обожают говорить «Тхырти», поэтому у них много всего стоит тридцать с чем-то. Я подумал, что не может такой красивый стол из натурального ДСП, да ещё дизайнерского цвета с хитроумным названием «велосипедная прогулка с нимфой на замёрзшем Монмартре» стоить так дёшево, на что тут же получил уточнение: в разобранном виде. В собранном — все 70. Я не олигарх (пока что), к тому же мебель я в своей жизни собирал не раз — есть в трофеях даже икеевский шкаф без инструкции — поэтому что мне какой-то там стол. Сказал, беру красоту, разбирайте! Дядьки смешно так захихикали — у них, оказывается, уже разобранные есть. В подвале. В коробках. Идём, говорят.

Спустились в подвал, я выбрал из четырёх одинаковых картонных коробок самую одинаковую. Дядьки одобрительно кивнули, затем вздрогнули, подсели, взяли с двух сторон поклажу на бицепс и потащили в зал. На торце проплывающей мимо меня, а-ля султан на паланкине, коробки я заметил вес — 23.5 кг. И выдохнул: лёгкая, а значит, допру ногами, благо живу недалеко.

Расплатился на кассе, пожал дядькам руки, дядьки сказали мне «thank you», я сказал «thank you» дядькам, потом пожали руки ещё раз, потом дядьки пожали руки друг другу, далее последовала ещё одна короткая серия взаимных «thank you», затем как дорогому гостю мне предложили кофе, за поглощением кофе поговорили о том о сём, а после ещё раз друг друга поблагодарили… Когда мы, казалось, попрощались окончательно, я взял коробку под мышку и направился к выходу.

Один из дядек, руководствуясь пресловутыми законами вежливости и гостеприимства, подскочил ко мне и любезно предложил помочь донести обновку до машины. И вот тут я совершил грубую диалектическую оплошность, мгновенно приведшую к отчаянной схватке менталитетов. Нижеследующий диалог, разумеется, состоялся на чистейшем оксфордском английском. Но я для удобства я приведу его сразу на русском.

— Спасибо, всё окей! — я как бы отмахнулся от дядькиного предложения улыбкой, потому что другими частями тела пытался не застрять в дверном проёме, — у меня нет машины. Будет. Но потом.

Дядька сперва опешил — мол, как это так, без машины, но быстро всё смекнул:

— Ааааа, — он тоже улыбнулся и заговорщически подмигнул, — на улице вас ждёт друг с машиной! А чего ж его не позвали? У нас кофе на всех хватит.

— Я без друга, без машины и без друга с машиной, — мне всё ещё было невдомёк, к каким последствиям ведёт моя беспечность, — пешком пойду. Всё хорошо!

Тут уже дядьки подвисли на несколько секунд. Первым обрёл речь тот, что помельче:

— Как это? — недоверчиво спросил он, — совсем без машины? Пешком?! By foot?! То есть вот так? — на всякий случай, в надежде, что это всего лишь нелепый сон дядька сымитировал ходьбу указательным и средним пальцами, — вот так что ли?

— Да так, так, всё окей… — немного раздражённо бросил я и на всякий случай по-русски добавил, — океюшки!

— А далеко живёте?

— Да тут рядом, Тесалоникис стрит. Километр от силы.

Поясню, что для слабых в ногах киприотов километр — это что-то сродни длине экватора или расстоянию до Луны. В таких масштабах для дядек улица Тесалоникис и, скажем, Антарктида примерно равноудалены от их магазина. В общем, очень далеко.

— Тесалоникис? — слабо выдохнул дядька, который побольше.

Теперь он не просто подвис, это уже больше походило на полновесный BSOD‌. Дядька мгновенно посинел и, что-то полоумно пришёптывая, опустился на стул. Его менее крупный, но очевидно более волевой товарищ тут же плеснул ему свежевыжатого из кофеварки кофе и укоризненно посмотрел на меня — мол, что я делаю с людьми! Я снова попытался их успокоить:

— Всё нормально, в Москве и не такое таскал...

Но куда там. Большой дядька что-то отчаянно простонал, затем вскочил со своего стула и с характерной южной жестикуляцией стал что-то тараторить своему напарнику. Походило это всё на диалог Джулико Бандито и Де-ля Воро Гангстерито из знаменитого советского мультфильма. Говорили по-кипрски, поэтому даю вольный перевод.

— Посмотри на него. Что он с собой делает? Ему ведь ещё жить и жить.

— Наверное, отчаявшаяся душа.

— Какая же это должна быть грань одиночества, чтобы вот так себя уничтожать.

— Истинно говорю, в душе его таится юдоль скорби и чёрная, как помыслы Немезиды, разверзлась бездна в сердце его.

— Так давай же его остановим!

— Сейчас допью кофе.

— Дакси (греч. «хорошо» прим. пер.), который час?

— Ту тхырти.

Во время своей импульсивной беседы дядьки то и дело на меня поглядывали, таким образом, как бы не давая мне морального и физического права куда-то там двигаться. Я чувствовал себя путником, обращённым в камень Медузой Горгоной.

— Значит так, — большой дядька снова перешёл на чистый оксфордский английский и решительно направился ко мне. Дядька помельче, меж тем, обошёл меня с фланга и занял дверной проём, — значит так, мы тебя такого никуда не отпустим.

— В смысле? — я стал напрягаться и подспудно припоминать навыки айкидо, которым я некогда занимался. Правда, было это всего два месяца и в третьем классе, но, чёрт побери, в гостях, как на войне, все средства хороши.

— В прямом смысле. Так далеко с таким грузом мы тебя не отпустим! — большой дядька так грозно повёл кустистыми бровями, что те на секунду превратились в усы Сталина.

— Ты не понимаешь, на что замахнулся. Как ты собираешься тащить это на себе? — добавил дядька помельче.

— Да господи, — вспылил я, — в чём проблема?! Тут всего 23 килограмма!

— С половиной! — значительно пробасил большой дядька.

— И что теперь? — я уже пребывал на грани отчаяния, — мне тут у вас поселиться что ли?!

— Нет… раз у тебя нет друзей и машины, мы поможем тебе!

Последние слова большой дядька произнёс с церемониальным пафосом монастырского настоятеля. Разве что «о, заблудшая душа» в конце не добавил. Но я сам тот ещё южанин. «На доставку разводят!» — пронеслось у меня… даже скорее не в голове, а в столе, который я всё ещё держал в руках.

— Сколько? — цинично спросил я, — хау мач?

Спросил и тут же почувствовал себя сволочью. Да, каюсь, затравленный жизнью в мегаполисах, я давно утратил веру в человечество и в чистые помыслы отдельных его представителей. Теперь дядьки и правда видели во мне заблудшую душу, очерствлённую и спутанную в житейских терниях.

— Нотхинг. Бесплатно, — как-то грустно сказал маленький и в словах его я услышал порицание, смешанное с отеческой любовью и бесконечным терпением садовника, возвращающего к жизни погибающий цветок.

А дальше всё прошло молча. Я сам не заметил, как разжались мои пальцы, как коробка снова медленно и бережно отплыла от меня на чужих заботливых руках и оказалась на заднем сидении видавшей виды рабочей лошадки-тойоты, а сам я на переднем. Старая магнитола отхаркивала местную попсу, на пыльном торпедо пылились иконы, безымянные святые подмигивали мне солнечными бликами из-под своих дешёвых пластиков. Машину вёл маленький дядька. Время от времени он довольно посматривал на меня, всякий раз при этом хмыкая — шутка ли, человек спас человека. Я тоже улыбался. Но не тому, что сэкономил на доставке, а из-за вновь обретаемой веры в человечество… и чистые помыслы отдельных его представителей. Как будто мне вернули старый долг. Ну что же, я тоже постараюсь вернуть его другим.

Автор Дима Войтик