Записки присяжного переводчика. Часть II. Жорик и Геныч

В трудные кризисные времена мне довелось быть переводчиком в полиции.

В большинстве стран мира (и Кипр не является исключением) при задержании иностранца государство обязано предоставить переводчика, который владеет его родным языком и языком страны, где произошел инцидент.

До кризиса переводчику за час работы в полиции платили 17 евро, в суде — 30. В кризис квоты урезали на 30%, но даже 12 евро в час в полиции (и, соответственно, 20 евро в час — в суде) были хорошими деньгами по тем временам.

Перевод показаний и подписание документов занимает не меньше двух часов, неполные часы округляются до полных в пользу переводчика.

Надо сказать, как только дела у меня наладились, я перестала ездить в полицию. В какой-то момент я исчерпала свой лимит «стороннего наблюдателя» маленьких человеческих трагедий и поняла, что не могу и не хочу больше все это видеть.

Начнем с того, что полицейский участок — не самое приятное место для молодой (или даже не очень) леди.

Во-вторых, shit happens никак не с «девяти до пяти», а в самое разное время, чаще всего — по ночам, нередко — по выходным, в праздники. Особенно ДТП, пьяные драки, семейные разборки.

Мне приходилось ездить в деревни в горах по ночной трассе, концентрироваться и работать три-четыре часа и больше и на рассвете возвращаться домой со слезящимися глазами и квадратной головой от недосыпа и распирающих эмоций…

За два-три года, что я занималась переводами в полиции, бывало всякое. Случаи домашнего насилия, бракоразводные дела, криминальные разборки, наркоманы-домушники…

Врезалось в память несколько историй. Сегодня я расскажу вторую из них. 

Жорик и Геныч

Меня вызвали в отдел расследований криминальных преступлений. Приезжаю. Задержанные — два худых смуглых всклокоченных человека, одеты чуть ли не в рваное и будто с чужого плеча, не по размеру.

Тихо переговариваются между собой по-грузински. Один из них поднимает лицо, и я вижу недавний расплывшийся синяк у него под глазом. Приглядываюсь. Второй мой клиент тоже выглядит неважно: распухший нос, разбитые губы, синяк на щеке, но скромнее, чем у первого.

— Да их же избили при задержании! — запоздало осеняет вдруг меня.

Начинается допрос. Имя, фамилия, дата рождения. Им под 60. Оба из Тбилиси, один армянин, другой грузин. На Кипре давно, работали на стройках. В последние годы больше «по-черному», без оформления — начался кризис и они шли на любые условия. Работодателям так было выгодно, платили им самый минимум наличными и никаких отчислений в соцстрахование.

Уже больше года маются совсем без работы: в отрасли страшный кризис. Пособие по безработице им не положено — работали-то «по-черному»…

Они говорят по-русски с грузинским акцентом.

Я пишу, не поднимая головы.

Переходим к делу. Георгий и Геннадий, или Жорик и Геныч, как они друг друга называют, средь бела дня залезли в дом бывшего посла и вынесли два ящика дорогого алкоголя. Посол живет за границей, дом большую часть года пустует.

Их увидели бдительные соседи — район тихий и спокойный, респектабельные частные дома старой никосийской аристократии. Чужая машина в этом районе сразу привлекает внимание. Они вышли во двор с ящиками и собирались перемахнуть на улицу через невысокую ограду, как уже подъехала полиция. Больше из дома ничего не пропало. Картины, дорогая техника, коллекция часов — все было на месте.

— Как вы узнали о том, что в доме есть ценные вещи? Кто вам сказал про бутылки? — задал вопрос огромный смуглый полицейский с монобровью.

Я перевела вопрос.

— Мы у него клали плитку во дворе в прошлом году и так, по мелочи иногда выполняли поручения.

— Какие поручения? Что ты мне зубы заговариваешь, чучело? Про бутылки как узнали, спрашиваю? — повысил голос полицейский.

— Неделю назад он позвонил и попросил помочь перевезти кое-какие вещи из офиса в дом. Ну мы и увидели эти дорогие бутылки: виски, коньяк. Он сказал, гости дарили, а пить ему нельзя, так и собрался бар за годы. Каждая, наверное, евро 50 стоит, а то и все 100. Я разбираюсь в хорошем коньяке, я раньше в Тбилиси был главным инженером на большом заводе…

— Ну и? Он вас нанимал, деньги платил. А вы его в благодарность обчистили? — недобро усмехнулся полицейский.

— Он нам не заплатил в последний раз, сказал, нет мелких. Заплатит, когда вернется из Англии. Вещи какие-то отдал, они на нас большие…

— Ага, рассказывай! Знаю я вас. Признавайтесь, чья была идея ограбить посольский дом? Кто организатор?

— Вайме! Мы не грабили, — начал было Жорик, и тут полицейский встал с места и залепил ему такую пощечину, что бедняга кубарем улетел в угол вместе со своим стулом.

У меня из руки выпала ручка, которой я писала. Полицейский подошел к лежавшему на полу Жорику — я только сейчас заметила, что его руки были закованы в наручники, — и пнул его огромным ботинком.

— Вставай, мразь! Поднимайся и отвечай: кто организатор? Пока я тебя вообще не убил тут на***.

Второй полицейский — ниже чином — выглядел смущенным и осмелился напомнить своему начальнику о присутствии дамы, то есть меня.

Тот едва кинул взгляд в мою сторону и снова пнул скорчившегося в углу Жорика.

— А ну встал!

На этом месте встала я. И медленно сказала, глядя ему в глаза:

— Прекратите. При мне вы его бить не будете.

Полицейский оглушительно расхохотался:

— Ха-ха-ха, ну надо же, какие мы нежные! Эй, ты же наш постоянный переводчик, впервые видишь, как мы воспитываем этих уродов?

— Если вы не прекратите, я уйду, и вам придется искать другого переводчика.

— Ты лезешь не в свое дело. С этими ублюдками по-другому никак. Ты что, хочешь тут сидеть до утра и слушать его бредни?

— Вы не будете его бить.

— Тебя забыл спросить.

И обращаясь к Жорику, все еще лежащему на полу:

— Последний раз говорю, тварь: вставай!

Тот не шевелился, лежал, закрыв глаза. Его лицо исказила страдальческая гримаса: полицейский сильно пнул его по почкам.

Полицейский велел мне выйти в коридор. Я сказала, что не уйду.

— Я приказываю!

— Вы не можете мне приказывать. Я не ваша подчиненная и вообще не сотрудник полиции. Более того, я журналист. Завтра ваши методы дознания будут во всех СМИ, — Остапа понесло.

Полицейский выругался куда-то в сторону.

Тем временем несчастный Жорик сел на полу и, кряхтя, полубоком, опираясь на локоть, попытался встать. Со скованными за спиной руками это было непросто.

Сел на стул. Второй полицейский заботливо предложил ему воды, он отказался.

Кажется, эти двое играли в плохого копа и хорошего копа. А может, и не играли...

— Ладно, расскажу, не бейте меня больше. Я придумал украсть бутылки и продать. Мы уже два-три дня ничего не ели… Больше года без работы, никто уже ни взаймы не дает, никак...

— А чего тут сидите? Проваливайте, откуда приехали!

— Там тоже с работой плохо, и квартиру продал еще 20 лет назад, когда уезжал на Кипр… Ничего не осталось. И денег на билет нет…

Тут голос подал молчавший до этого Геныч:

— А что нам будет за это? В тюрьму посадят? Надолго?

— Суд будет решать… Пока на восемь суток, потом, думаю, дадут вам по полгода-году. Судимостей у вас нет, вот и будет первая, — почему-то развеселился «хороший» коп.

Оба друга понурились.

— Да вы не расстраивайтесь, там кормят, кружки есть по интересам, шахматы, театр, на бузуках научитесь играть, — продолжал веселиться «добрый» коп.

Допрос продолжился. Я и младший чин заканчивали оформлять документы: он на греческом, я на русском.

Я зачитала задержанным их показания. С них сняли наручники, чтобы они могли подписать бумаги. Они долго, с наслаждением разминали затекшие руки.

Я избегала смотреть им в глаза. Они разговаривают точно как мой дедушка — он говорил на четырех языках, но на всех четырех у него был грузинский акцент…

Этот акцент Мимино вернул меня в детство, в те времена, когда жизнь была стабильной и предсказуемой, у людей была работа, жилье и спокойная обеспеченная старость…

Моему поколению повезло: когда наступила свобода, мы были еще детьми и быстро адаптировались к новым условиям, получили востребованное образование, выучили языки, нашли хорошую работу, и те из нас, кто живет за границей, воспринимаются местными жителями как клевые интересные люди «их круга». 

Чего не скажешь об их отношении к работникам-иностранцам из бедных стран.

Поколение моих родителей, к которому принадлежат Жорик, Геныч и Надежда из прошлого рассказа, после распада СССР осталось у разбитого корыта.

Их старый привычный мир был разрушен, а жить в новом они так и не научились. Убегая от жестокой нужды, они уехали за границу — чернорабочими, бесправными и беспомощными в этой среде.

Каждый из них преступил закон.

Но так ли они виноваты?

Я закончила работу, сложила бумаги, встала и взяла свою сумку, погруженная в эти невеселые мысли.

Попрощалась безлично со всеми, избегая встречаться взглядом с полицейским начальником.

Жорик поднял на меня глаза:

— Спасибо тебе, девочка. От души. У меня дочка такая, как ты.

— Не за что, я ничего для вас не сделала.

— Ты — человек… Дай Бог тебе здоровья.

— Спасибо. Надеюсь, у вас все будет хорошо, Георгий.

— Да, теперь-то точно будет! Покормят, койку дадут. Хоть отдохнем…

Я смотрела на него во все глаза — мне казалось, что он иронизирует, но нет, он говорил вполне серьезно. Это было невыносимо. Я еще раз попрощалась и вылетела оттуда пулей. И мысленно возвращалась к этой истории на протяжении нескольких недель.

Не знаю, что было дальше с этими людьми, что постановил суд, где они сейчас. 

Надеюсь, у них все хорошо…

Начало здесь.