Владимир Козлов: новый фильм «Лето 1989», «грязный реализм» или «минимализм» в романах и возможное возвращение в Совок

14 марта в Лимассоле пройдет показ нового фильма культового белорусского писателя и режиссера Владимира Козлова.

Его книги «Гопники» и «Школа» стали своего рода срезом эпохи Советского Союза в период распада. Сегодня многие романтизируют это время, но в отчасти биографичных книгах Козлова показана реальность быта тех времен.

Владимир также режиссер, который не зависит от бюджетов и «хотелок» продюсеров, поэтому его фильмы подкупают своей честностью. В преддверии кипрского показа его нового фильма «Лето 1989» мы задали автору несколько вопросов.

— Владимир, у вас огромный творческий путь, поэтому извините, если не удастся охватить все ваши работы в рамках одного интервью. Но хотелось бы начать с Владимира Козлова как писателя. «Гопники» и «Школа» — настоящие шок-романы, которые стали культовыми. Насколько сюжет в них близок к реальности?

Сюжеты «Гопников» и «Школы» максимально приближены к реальности. Через двадцать с лишним лет я описывал реальность, в которой провел детство и юность. Понимаю, что и тогда, во второй половине 1980-х, не все люди в СССР жили так, но очень многие жили. Изначально советская система была построена на идеологии и насилии, а к ее последним годам идеология превратилась в карикатуру, а насилие, напротив, проникло во все сферы жизни. Для кого-то то, что происходит в этих книгах, может быть шокирующим. Но я во всем этом жил, и, увы, это было нормой. И после выхода этих книг мне писали люди, что да, у них было все то же самое.

— Подкаст «Все идет по плану» однозначно антисоветский. Какую цель вы вкладывали в этот проект?

Да, антисоветский в том смысле, что он направлен против насаждаемого пропагандой в последние двадцать с лишним лет мифа о «прекрасном», «небесном» Советском Союзе. И люди, которые родились уже после распада СССР или на тот момент были еще в детском возрасте и ничего толком не помнят, в этот вот миф верят. А еще какое-то количество людей, которые в это время жили, занимаются самообманом, умышленно «забывают», что там было на самом деле, цепляются за мелкие, вырванные из контекста детали якобы «благополучной» советской жизни. Мне все это крайне неприятно. Я принадлежу, наверно, к последнему поколению, выросшему в СССР. С одной стороны, мне было уже достаточно лет, чтобы понимать, что происходит вокруг. А с другой, юношеское, тинейджерское восприятие происходящего было еще более обостренным. Поэтому, как я это и сформулировал в описании подкаста, задачей было что-то противопоставить этим фейками и мифам о Совке. Я отталкивался от собственного опыта, дополняя его по возможности какой-то информацией, данными. Но собственный опыт всегда был важнее.

— Сегодня, несмотря на обилие барбершопов, скутеров, кофеен и цифровизацию, есть ли вариант возвращения к временам и нравам, описываемых в ваших ранних произведениях?

А оно и так происходит или даже уже произошло на каком-то более глубоком уровне, чем вот эти детали, которые вы упомянули. Большевистская революция и создание СССР стало огромной травмой для миллионов людей. Многие были физически уничтожены, а остальные — несколько поколений — прожили жизнь в отвратительной, бесчеловечной системе, и это на многих из них отразилось. Когда рухнул коммунизм, развалился Советский Союз, было много эйфории, много надежд на то, что сейчас все двинется в какую-то другую сторону и советское прошлое останется где-то далеко. Но, увы, по крайней мере в большинстве постсоветских стран у людей остался слишком сильный «советский» менталитет, и, как только возникли для этого внешние условия, они резко скатились туда же — по крайней мере на уровне «нравов».

— Книги про субкультуры «Фанаты: прошлое и настоящее российского околофутбола», «Эмо», «Стиляги» — почему были выбраны именно эти темы? Насколько глубоко вы погружаетесь в субкультуру, когда пишете о ней? Были к вам претензии от представителей? Нет ли в планах в печатном виде зафиксировать жизнь еще какой-нибудь субкультуры? Как вы думаете, с чем связана смерть субкультур в 2020-х годах?

Честно говоря, книги о субкультурах — история уже достаточно давняя. Мне эта тема была интересна еще с позднесоветских времен, когда в СССР появились такие «классические» субкультуры, как панки или металлисты. Хотя сам я в те годы ни в каких субкультурах не состоял — на Рабочем поселке города Могилева это, мягко говоря, не приветствовалось. А в середине 2000-х, когда у меня уже вышли первые романы, поступило предложение от издательства написать несколько нон-фикшен-книг о субкультурах. Мне это было интересно, и я взялся. В итоге были написаны три упомянутые вами книги и еще что-то вроде справочника по разным субкультурам. Погружаться в субкультуру, о которой писал, я старался максимально, и в каждой из этих книг большая часть материала — интервью с людьми, имевшими отношение к соответствующей субкультуре. Претензий с их стороны не было в том смысле, что все их слова были переданы точно, а если кто-то ждал чего-то другого от готовой книги, то это возможно, но я каких-либо претензий не помню. Занимаясь этим проектом, я отчасти предполагал, что все эти «классические» субкультуры находятся на излете, постепенно становятся менее массовыми. Какой-то новой по-настоящему массовой субкультуры больше не появилось, потому что молодежная культура, включая музыку, — а многие субкультуры строились вокруг конкретного музыкального стиля — в принципе стала гораздо более разнообразной, фрагментированной. Про смерть субкультур я бы не стал говорить. И панки, и футбольные фанаты, и многие другие по-прежнему существуют, но особого интереса извне не вызывают. А какие-то новые, малочисленные, нишевые субкультуры появляются по-прежнему, в том числе под влиянием каких-то нездоровых внешних обстоятельств, — например, «ЧВК Редан». Чем не субкультура? А вообще, конечно, для меня тема субкультур давно закрыта, и возвращаться к ней я не планирую.

— Ваши романы «Lithium», «КГБ-РОК», а также фильм «Следы на снегу» затрагивают историю андеграундных музыкальных коллективов. Вы и сами принимали участие в музыкальной группе в Москве. Расскажите, что это была за группа, насколько сложно развиваться музыкальному андеграунду в России?

Моя музыкальная история была достаточно короткой, продолжалась всего пару лет в начале 2000-х. Мы играли панк-рок, и группа называлась «Дисфункция». Несмотря на короткий период жизни группы, это был довольно любопытный опыт. Хотя и не всегда положительный. Какие-то музыкальные сцены, какая-то инфраструктура для них тогда только еще формировались. Помню, участвовали, например, во «флаерных» концертах — когда нужно было приводить какое-то количество людей по «своим» флаерам, и только тогда группа получала возможность сыграть, а если нет — то до свидания. Конечно, андеграундной группе всегда достаточно сложно, но сейчас возможностей больше: есть YouTube, есть соцсети. Кроме того, доступны, например, технологии, позволяющие самим снимать себе видео и делать вполне качественные записи. Андеграундному артисту теперь не нужен лейбл, не нужен менеджер. То есть можно просто найти какую-то свою нишу, свою аудиторию и играть для нее. Время «больших», массово популярных артистов не то чтобы совершенно прошло, но появилось гораздо более нишевых артистов, и это круто.

— В 2013 году вы выстрелили с фильмом «Десятка». Пронзительная работы, берущая некий вайб из ваших первых романов. Как встретили ее зрители и почему она не попала на большие экраны? Нет ли в планах сделать фильмы по «Гопникам» и «Школе»?

Зрители встретили фильм по-разному. Кому-то понравилось, кому-то нет. Ну это нормально, а независимое кино вообще не про то, чтобы пытаться кому-то нравиться. Здесь важнее высказывание. Что-то увидели в этом фильме даже абсолютно «системные», официальные кинематографисты, раз дали нам бронзовый фильм на кинофестивале дебютов «Дух огня». А вот попасть на большой экран оказалось нереально. Кино — это прежде всего индустрия, а индустрия оберегает себя от «аутсайдеров» вроде нас: мы же сняли фильм в Челябинске, вдали от киноиндустрии в прямом и переносном смысле. И мы показали, что можно снимать кино практически без бюджета, а это уже угроза для индустрии. Продюсеры хотят получать большие бюджеты, и, когда выясняется, что кино можно снимать гораздо дешевле, они видят в этом угрозу своим доходам. Им больше нравится распиливать деньги, выданные Министерством культуры. Что касается возможных экранизаций «Гопников» и «Школы», мне часто задавали этот вопрос. Но здесь есть одна большая проблема. В этих текстах важны детали того времени, той реальности. Без них история рассыплется, потеряет смысл. И для воссоздания этих деталей нужны все же бОльшие бюджеты, чем те минимальные, на которые я снимаю свои фильмы. Поэтому, увы, в нынешних обстоятельствах экранизации «Школы» и «Гопников» мне не кажутся реальными.

— Независимый кинематограф. С одной стороны, возможности снимать расширились, но при этом стало сложнее маркетингово продвигать фильмы. Есть ли у него будущее или шансы только у крупных продакшенов? Какие фильмы и режиссеры нравятся вам самому?

Я отчасти уже затронул эту тему, отвечая на предыдущий вопрос. Да, с одной стороны, сейчас технологии позволяют снимать на достаточно качественном уровне за минимальные деньги. И чтобы научиться снимать кино, не обязательно оканчивать ВГИК, есть много других возможностей разобраться с какими-то базовыми вещами. Казалось бы, иди и снимай. Но даже начинающий независимый режиссер понимает, что донести свой фильм до аудитории будет очень сложно. Десять лет назад, когда «Десятка» участвовала в «Духе огня», казалось, что что-то меняется: в программе российских дебютов больше половины фильмов были по-настоящему независимые, снятые вне индустрии. Но создать альтернативную систему дистрибуции не получилось, и на сегодня, да, можно сказать, что у независимых режиссеров, снимающих свое кино за небольшие деньги, особых шансов нет. Кто-то, конечно, может попытаться сделать независимый фильм в качестве «входного билета» в индустрию. Но ведь не все этого хотят. Кому-то важнее высказаться, независимо от того, попадет ли фильм на фестивали, получит ли резонанс. И это на самом деле очень ценно. Что касается режиссеров и фильмов, которые мне нравятся, то здесь набор достаточно широкий: от классиков авторского кино последних десятилетий вроде Джима Джармуша, Леоса Каракса или Брюно Дюмона до неординарных, экспериментальных фильмов, как, например, «Свидание в Минске» белоруса Никиты Лаврецкого.

— Ваш последний на сегодня роман, «Внутренняя империя», — некое возвращение к «грязному реализму». Расскажите немного, о чем эта книга. Продолжите ли вы и дальше писать в этом стиле?

Определения, которыми характеризуют тексты — в том числе «грязный реализм», — лучше понимают те, кто их дают. Им со стороны виднее. Я бы предпочел называть свой стиль просто «минимализмом». Но некоторое «возвращение» в этой книге действительно состоялось — в реальность «Гопников» и «Школы». Герой книги растет в том же районе, и действие начинается в 1989 году — практически тогда, когда заканчивается действие «Школы». Вообще же «Внутренняя империя» — история преступника, серийного насильника, которая разворачивается на фоне крушения одной империи — советской — и становления другой — российской.

— Фильм «Лето 1989», который будет показан в Лимассоле, сильно отличается от ваших культовых романов и даже «Десятки». «Лето 1989» снят в некоем ламповом ретровейв-формате. Это некая рефлексия по каким-то позитивным моментам тех времен?

Да, мне хотелось сделать что-то несколько другое, отличающееся от моих предыдущих фильмов, да и от книг. И это действительно более позитивный фильм, чем другие мои. Это в чем-то автобиографическая история, и герои фильма — мои ровесники. Им, как и мне, по семнадцать лет в 1989 году. А когда тебе семнадцать лет, когда ты только что окончил школу, то кажется, что впереди много всего крутого и интересного, даже если ты живешь в Советском Союзе и видишь, что все вокруг уже рушится. Кстати, возможно, это тоже одна из причин такой вот псевдоностальгии по Советскому Союзу: люди на самом деле ностальгируют по своей собственной юности, а не по советской системе, и то, что кажется им светлым и позитивным, связано с их юностью, а не с Совком. Но в фильме не только ностальгия. В каждом из героев уже «понаделали дыр», они уже столкнулись с жесткой окружающей реальностью. Ну и, наконец, эту историю можно спроецировать на сегодняшний день и порефлексировать о том, сбылись ли планы и надежды героев и если нет, то почему.

— Почему фильм снят в черно-белом формате? Где и как происходил съемочный процесс?

Черно-белая картинка — инструмент, который можно использовать по-разному, для решения разных задач. Например, раньше в цветных фильмах черно-белые кадры обозначали воспоминания героев о прошлом. Так и «Лето 1989» прежде всего воспоминания о прошлом, и черно-белое изображение помогает создать некоторую дистанцию между героями и сегодняшним днем. Съемки фильма проходили под Минском. Мы всей съемочной группой приехали туда, остановились на хуторе неподалеку от двух основных локаций — леса и озера — и максимально быстро, «на драйве» сняли фильм за неделю. В принципе, это мой предпочтительный метод съемок.

— Сейчас вы проживаете в Стамбуле. Насколько сложно жить в эмиграции? Какие у вас творческие планы на ближайшее будущее?

К любой новой реальности нужно адаптироваться, и у меня, конечно, тоже был такой вот период адаптации. А потом постепенно привыкаешь, и эта еще недавно чужая реальность становится «своей». Чтобы адаптироваться быстрее и вообще лучше чувствовать себя в новой реальности, лучше всего не иметь никаких ожиданий и не пытаться взять прошлую жизнь, к которой привык, за какой-то шаблон, с которым ты будешь все сравнивать. Так, как было раньше, уже не будет. И лучше попытаться разобраться, как работает эта новая реальность и как в ней наиболее комфортно существовать, чем фрустрировать из-за того, что в ней тебе что-то не нравится. Конечно, что-то нравиться не будет! По поводу творческих планов. Я закончил следующий роман. Он называется «Вавилония» и выйдет, надеюсь, в ближайшие месяцы. Сюжет раскрывать не буду, скажу только, что это первый мой большой текст за много лет, где действие происходит в настоящем времени. Ну, практически в настоящем: осенью 2021 года.

Просмотр драмы «Лето 1989» пройдет в Лимассоле 14 марта.

Это последний на сегодня фильм культового писателя Владимира Козлова (романы «Гопники», «Школа», «Плацкарт»), и в сценарии использованы мотивы его рассказов «Праздник строя и песни» и «Математика».

Конец июля 1989 года, Белорусская Советская Социалистическая Республика. Пятеро семнадцатилетних ребят, недавно окончивших школу, идут в поход.
Для героев фильма этот поход прежде всего возможность отдохнуть после выпускных экзаменов в школе и поступления в вузы, хорошо провести время без родительского контроля. Они размышляют о будущем, делятся друг с другом своими надеждами и ожиданиями от жизни за порогом школы. Но поход становится еще и тестом отношений между героями, своего рода экзаменом на зрелость накануне взрослой жизни и в какой-то степени символическим концом детства.

Режиссер фильма Владимир Козлов выступит через Zoom с презентацией фильма, а после окончания просмотра создателю кинокартины можно будет задать вопросы, также в Zoom-формате.

Фильм будет показан на русском языке с английскими субтитрами.

Мероприятие состоится в камерном пространстве  Art-Podval.
Сбор гостей в 19:30.
Начало в 20:00.

Стоимость участия — 10 евро.
Количество мест ограничено.

Когда: 14 марта (вторник) в 19:30.
Где: Лимассол.
Место: ART-PODVAL.